Лаг отсчитывает мили (Рассказы) - Страница 6

— Левый убавь!.. Оба полный!.. Правый убавь!

Слышу, трюмные полезли в надстройку. Выползли мокрые с ног до головы. Докладывают командиру, что пробит трубопровод, потому воздух и не доходил до балластных цистерн. Снова трюмные полезли в грохочущий водоворот— ставить бугель на поврежденную трубу. Значит, сможем и погружаться, и всплывать.

Комендор с добровольными помощниками работает у носовой пушки. Их накрывает волной. У орудия заело замок. Долго не поддается, но наконец открылся: догадываюсь об этом по торжествующему гоготу, который несется из темноты. Хотя и не очень могучее, но оружие у нас есть!

Бывает с солдатом: изранен, изломан весь, но дайте ему передышку — и он встанет и снова будет наводить страх на врага. Так и корабль: как бы ни был истерзан — воспрянет, лишь бы люди на нем были настоящие.

Пришел старшина Хмара:

— Сменяться тебе пора.

Нет, никому не уступлю я своей вахты. Остаюсь на мостике. Чертыхнулся Хмара, но настаивать не стал.

Кок принес еду. Я с аппетитом стоя хлебал сладко-соленую бурду, и растроганный кок чуть не плакал, слушая торопливый звон ложки о дно миски.

Море ревет и грохочет. Штурман измерил силу ветра: десять баллов. Бушуй, родное! Ты всегда было нашим союзником. Загони катера подальше в бухты, открой нам дорогу!

Лодка, то ныряя, то взлетая, мчится по волнам. Мы держим путь по фарватеру среди минных полей. В другое время не рискнули бы идти здесь в надводном положении. А теперь идем: в такой шторм фашисты в море не сунутся.

Мотористы выжимают из двигателей все, что они могут дать. Мы движемся в десять раз быстрее, чем раньше, когда пробивались на позицию: ведь тогда мы ползли под водой самым тихим ходом.

Утром, когда померкли звезды, мы увидели вдали скалистый остров. Лавенсари! Мы почти дома. Тогда-то вылез на мостик штурманский электрик Фролов. Не узнать нашего красавца. Щеки втянулись, заросли рыжей щетиной. Растрепанный и очумелый, выскочил он из люка.

— Гирокомпас работает!

Уши заложило от его крика. Тронулся, похоже. Кому нужен теперь его компас!

А командир горячо жмет ему руку:

— Благодарю, товарищ Фролов! Вы отличный мастер!

И я позавидовал парню. У меня, наверно, не хватило бы упорства столько канителиться с путаницей проводов и колесиков. На это способен только наш Фролов.

…Мы дома. Четырежды ухает наша носовая пушка. Слушай, страна: мы вернулись с победой!

Мы стоим на помятой, искореженной палубе нашего корабля. Похудевшие, грязные, в порванной одежде. Но нет людей счастливее нас. И я ни на какие блага на свете не променяю своего места в шеренге товарищей на заржавевшей, разбитой палубе.

Через месяц-полтора вместе с рабочими мы отремонтируем корабль, и нам снова скажут на прощание:

— Возвращайтесь с победой!..

И мы опять выйдем в море. Навстречу тысячам опасностей и невзгод. Пойдем без колебаний, потому что это наше место в общем строю, потому что без этого мы не мыслим жизни, пока небо Родины не очистится от туч военной грозы.

В уставе записано

Разомкнутым строем тральщики и катера-охотники подошли к невидимой кромке минного поля и застопорили машины. Лейтенант Виталий Левушкин, командир МО-211, огляделся. Его катер крайний на правом фланге. Где командир дивизиона? О, далеко! Значит, нужно прижаться к «Двести десятому». На катере Левушкина в недавнем бою повреждена рация. Поэтому связь по радио он может поддерживать только через соседа. Тот поблизости. Саша Коротков всегда рядом. Вон он беспокойно вертится на мостике — низенький, толстый в своей слишком широкой куртке.

Левушкин тоже не может устоять на месте. Сойдя на палубу, меряет ее медленными тяжелыми шагами. Сигнальщик, матрос Парамошкин, хитровато щурится: знакомая походка. Так ходит командир дивизиона — грузный, молчаливый капитан 2 ранга. Лейтенант, как и все молодые офицеры, старается быть похожим на него. Тонкое худощавое лицо Левушкина серьезно, глаза из-под насупленных, побелевших на солнце бровей глядят строго.

И вдруг лицо лейтенанта расплывается в мальчишеской улыбке. Матрос догадывается, в чем дело. Сегодня командир получил пачку конвертов, надписанных одним и тем же почерком. Почта приходит на остров редко, зато целыми тюками. Такой день для моряков праздник. И каждому хочется растянуть радость. Некоторые даже не распечатывают сразу письма. Обязательно припрячут, чтобы почитать после, на досуге. Парамошкин, задраивая перед походом иллюминатор в командирской каюте, заметил: вся стопка писем лежит на столе нетронутой.

Вечер тихий, теплый. Огромное розовое солнце нехотя погружается в воду, окрашивая напоследок море во все цвета радуги. Трудно поверить, что идет война, что враг совсем близко — на обоих берегах залива. Нашим остался только небольшой остров, где сейчас базируются катера-охотники и тральщики. Этот одинокий, заросший лесом клочок земли для фашистов словно осколок в ране: покоя им не дает. Балтийцы уже третий год держат остров в своих руках. Это наш форпост на Балтике. Он провожает в море подводные лодки и первым встречает их, когда они возвращаются с задания. Нелегкая здесь служба. Часто не хватает самого необходимого. Топливо, боезапас, продовольствие доставляются морем под огнем вражеских батарей, под угрозой ударов фашистских катеров и авиации.

Солнце тонет в море. А светло — хоть читай. Такие они — белые ночи. Левушкин жалеет, что не взял на мостик письма жены — прочитал бы их сейчас. Корабли всё покачиваются на прежнем месте. Бездействие начинает раздражать. Вот так часто бывает с подводными лодками. Выйдешь в точку встречи, ждешь, ждешь… Осторожный народ подводники. Привыкли от врага скрываться, так и от своих прячутся.