Перед Клуниным полная тарелка борща, настоящего флотского — пахучего, густого. А лейтенант сейчас и запаха его перенести не может. Зачерпнул ложку и вылил обратно.
Капитан 3 ранга тоже не притронулся. Из-под насупленных бровей поглядывают на врача строгие спокойные глаза.
— Подайте второе, Воробышкин.
Вестовой кладет шницель, рассыпчатую гречневую кашу, залитую топленым салом… Вкусно пахнет, а есть не хочется.
Командир наблюдает за Клуниным. Наконец говорит:
— Сегодня почти все вот так.
Только теперь дошло до Семена.
Вскочил на ноги.
— Я ему задам!
— Кому?
— Коку. Разрешите идти?
— Идите. Но разберитесь сначала.
В четвертом отсеке как в бане. Зноем пышет стальной настил над аккумуляторной батареей. Чем ближе к камбузу подходит Клунин, тем нестерпимее жара. Но, оказывается, и она может остудить человека. Гнев спадает. Лейтенант видит, как кок Мотовилов, низкий, коренастый, «колдует» над раскаленной плитой. Он в белой куртке и таких же брюках. Коку нельзя работать без спецодежды.
Сколько ему муки с ней! Поработает кок час-другой — куртка насквозь пропитывается потом. Правда, выстирать ее не мудрено. А как сушить? На лодке может все отсыреть, но ничего не высохнет. Мотовилов — парень находчивый: выстирав куртку, слегка отжимает ее и надевает на себя влажной. И чисто и не так жарко.
Кок оборачивается. Мокрое лицо расстроенное, удрученное.
— Не едят! — огорченно говорит матрос. — Стараюсь, стараюсь, а они…
Лейтенант успокаивает его:
— А вы поговорите с людьми, спросите, чего им хочется?
— Спрашивал. Сами не знают. Я вот собираюсь им сладкое готовить. Попробуйте, товарищ лейтенант. — Кок протягивает тарелку и ложку. — Это фруктовый суп. Потом будет пудинг, тоже холодный. На третье — кисель.
Семен сначала с недоверием берется за ложку и как-то незаметно опустошает тарелки и с первым, и со вторым. С наслаждением выпивает кисель — душистый, кисло-сладкий. Матрос не сводит с него зачарованных глаз.
— А здорово, Мотовилов! — восторгается лейтенант. — Вам бы в ресторане работать.
— Что ресторан! — обижается матрос. — Там что ни сделай, под рюмку сойдет. А тут…
— Подождите, — спохватывается Семен, — это вы сами додумались до такого меню?
— Да нет, мы с командиром вместе голову ломали.
«А я прозевал, — расстроился лейтенант. — Всегда позже всех догадываюсь».
Наверху светит солнце, колышется сине-зеленая вода, а ночью сияют над головой огромные яркие звезды. Люди в отсеках не видят этого. Они живут при электрическом свете и смену суток отмечают только по часам. В остальном все по-прежнему. Несмотря на жару и усталость, моряки учатся, тренируются, зачитывают книжки до дыр, беседуют, шутят.
Провели торпедную атаку. Правда, торпед не выпускали, только имитировали стрельбу, выбрасывая из аппаратов пузыри воздуха. Сверху сообщили: позиция выбрана правильно, маневрировали хорошо. В отсеках — праздник!
Клунин встретился с командиром в дизельном отсеке. Здесь грохот, зной, глаза ест солярный пар. Лодку качает, шахту подачи воздуха то и дело захлестывает волной. Тогда срабатывает автоматическая захлопка, и дизели начинают сосать воздух из отсека. Кажется, что вместе с воздухом они и все внутренности вытягивают из тебя. Обнаженные мотористы копошатся у двигателей, переговариваются знаками: слов все равно не услышишь. Командир кивком подозвал врача, вывел в центральный пост. По сравнению с дизельным отсеком здесь — рай. Командир вытирает лицо платком.
— Доктор, выдавайте людям спирт.
— Спирт? — Брови у лейтенанта полезли на лоб.
— Да. Пусть обтираются перед вахтой и после вахты.
Скривился Клунин. Упреком пронеслось в голове:
«Ведь это я должен был… Как это командира на все хватает?»
После обеда Варенцов задержал врача:
— У вас неважный вид, доктор. Отдыхать надо.
— Где там! — отмахнулся лейтенант.
Но с командиром не поспоришь. Уложил в каюте и запер на ключ, чтобы никто не мешал. Сказал на прощание:
— Отоспитесь. А о матросах не беспокойтесь. Вместо вашего баяна им штурман прочтет лекцию по устройству гирокомпаса. Подействует сильнее!
…Снилась Лена. Хохотушка и задира, с мальчишеской прической, тонкая и гибкая как молодой стебелек. Милая-милая, ближе которой нет у него никого на свете… После все удивленно поглядывали на доктора: ходил он рассеянный, задумчивый, и ласковая улыбка не сходила с губ.
Как-то в свободную минуту командир пригласил Клунина в каюту.
— Я давно хотел вас спросить, да случая удачного не было. Что с Еленой Дмитриевной?
Вздрогнул Семен. Это о Лене спрашивает командир.
— Не знаю… Отказалась она ехать со мной.
— Почему?
Семен не ответил. Командир осуждающе покачал головой.
— У вас далеко зашло с ней?
— Как это? — не понял лейтенант.
— Она не ждет ребенка?
«Ребенка?» — молнией пронизало мозг. Вспомнились последние слова Лены: «Иди. Мы и без тебя проживем». А он? Он даже не заметил этого «мы», потонувшего в рыданиях.
Лейтенант поднялся.
— Дурень! — схватился он за голову.
— Эх вы! — укоризненно сказал командир. — Уж врачу-то положено быть сведущим в таких делах.
Ночью всплыли. Наверху бесился шторм. Лодку так зашвыряло, что на ногах не устоять. И тут случилась беда с сигнальщиком Нефедовым. Вот ведь невезучий парень! Стал вылезать из рубочного люка, накрыло волной, бросило в сторону. Не сразу разыскали в темноте. В лодку втащили уже без сознания. Сейчас лежит на столе во втором отсеке. Осмотрел Клунин ногу сигнальщика. Открытый перелом. Кровь ручьем. Чуть растерялся лейтенант. Настоящую операцию надо делать. Командир стоит рядом.